Тамара Лыкова: "Я - не фартовая актриса"



Название издания: Московский Комсомолец в Саратове
Дата выхода: 23.12.2010
Автор(ы): Светлана Микулина


Умная актриса из тех, что обладают глубокой внутренней жизнью, она наверняка запомнилась многим саратовцам целым созвездием своих работ. Ролей часто не главных, но емких и точных. Лыкова — это Фелицата в «Наливных яблоках», Мурзавецкая в «Волках и овцах», портниха в «Браке по-итальянски», наконец (масштабная главная роль!), впечатляющая своим эгоизмом Мэг Фолан в «Королеве красоты», семидесятилетняя тиранка-мать, превращающая свою сорокалетнюю дочь в собственную прислужницу, старую деву. Мало кто знает, что Тамара Константиновна наряду с театральным имеет и филологическое образование.

— А я поступила на филфак в память о маме, — объясняет Лыкова,— мама моя очень рано умерла, и я подумала: как же так?! Ничего, что она хотела от меня, в ее бытность не сбылось. Я должна поступить на филологический и закончить его!

Университетское образование мне в жизни здорово помогло. И роли разбирать, и расширить диапазон собственной деятельности. Я преподавала историю русского театра в СГУ. С ребятишками из лицея прикладных наук занимаюсь.

— Вы поступили в СГУ уже будучи актрисой, ради памяти родного человека. Это свидетельствует о сильной душевной привязанности.

— Я действительно очень любила своих родителей — и маму, и папу. Иногда думаю: масса людей живет, взрослеет, благополучно отдаляется от собственных родителей, и ничего, все нормально. А со мной все не так. Ненормальная, видимо, какая-то. Словно духовная пуповина меня к моим предкам привязала. Столько лет уже прошло, а душа по ним по-прежнему рвется. С таким уж нравом я уродилась — ни в ерша, ни в ужа, ни в рыжего кота.

— Верите в судьбу?

— Верю, что в жизни существует предопределенность, просто мы зачастую не понимаем этого. Меня, например, по жизни ведет мама. Однажды выиграла в лотерею электроприбор. Он стоил фантастические по тем временам деньги — триста рублей. Я взяла деньгами и — вы будете смеяться, — но я уверена, что это нежданный выигрыш — подарок со стороны моей мама. Подарок уже ОТТУДА. Не сомневаюсь: родители присматривают за мной и помогают мне. Этому нет доказательств, но я так чувствую.

— Кому в жизни вы склонны доверять больше — мужчинам или женщинам?

— Ни тем и ни другим.

— Вас предавали в жизни?

— Еще как! Так предавали, что эхо некоторых предательств душу выворачивает и спустя полвека после того, как случилось.

— Простили тех, кто предавал?

— И да и нет одновременно. Потому что на душе осталась тяжесть, а значит, боль до конца не избылась.

— Как по-вашему, любовь в жизни бывает одна или множество?

— По своей натуре я однолюб. Наверное, самое большое несчастье — родиться однолюбом. Всю жизнь любила одного мужчину — своего мужа. Его уже нет на свете.

— У вас есть в жизни правило, которому вы неукоснительно следуете?

— Ну, наверное, это не правило. Скорее, стиль жизни. Всегда была и остаюсь немного особняком что ли. Помните, у поэта — «пускай минует нас, превыше всех печалей, и барский гнев, и барская любовь».

— В жизни актеров огромное значение играет случай. К вам он благосклонен?

— Случай, фарт ли в нашем ремесле, может быть, даже значительнее таланта. Я не из баловней судьбы. Никогда не была эдакой… фартовой актрисой.

— Театр может быть либо храмом, либо гадюшником. Разделяете мысль?

— Театр — жестокое заведение, где со многими талантливыми людьми чрезвычайно бесцеремонно расправлялись. Господи, да все это было на моей памяти! Какой потрясающей личностью был Вадим Иванович Давыдов! Сказочник Божьей милостью. Интеллигентнейший, добрейший человек! Но ведь его выжили из театра, его натурально съели и не подавились. Теперь уже не нужно, да и бессмысленно ворошить прошлое и разбирать, как подобное случилось, но страшно другое: это случилось. Повторюсь: театр часто беспощаден к своим лучшим служителям. Возьмите любой театр страны. Если составлять списки тех, кому он поломал жизни, они будут длиннейшие!

— Кажется, Мольер сказал, что театр облагораживает нравы зрителей, танцуя на костях своих служителей…

— Позволю себе не согласиться с классиком. Театр не должен, да видимо, и не может облагораживать души. Он изначально — заведение для благородных людей. Другое дело, что сегодняшний российский театр терпит бедствие. Он целенаправленно и изощренно уничтожается обществом с его «Аншлагами», «Домами-2» и так далее. Смотрела как-то интервью с Дуровым. Он помнит еще старый МХАТ, в котором блистали Масальский, Тарасова. И он замечательно рассказывал, что раньше были театральные старики, аристократы, у которых учиться и учиться, затем в театр пришло его поколение, и это уже разночинцы, ну а затем настало время нового театрального набора — это уже уровень ПТУ.

Горький процесс мельчания театральных традиций, когда с каждым годом и «труба пониже, и дым пожиже», наблюдается во всех театрах страны. Не хочется бухтеть и ворчать, но что-то нежное и настоящее выветривается из воздуха самой жизни.

Я в театре — страшно сказать! — с 1957 года. Мое поколение помнит и великих актрис уровня Зои Спириной, и аристократов – режиссеров Кисёлева, Давыдова. Они действительно были грандиозны! И как профессионалы, и в своей любви к актерам, и в умении создавать атмосферу театра. Это все уходит куда-то. Логически можно объяснить: ныне совсем другая страна. Иные ценности, иное общество. И в идеологической войне Америка нас, увы, подминает. Но думаю, все же не подомнет. Не на тех напала.

— Кто ваша самая любимая актриса?

— Нонночка Мордюкова. Она была, не побоюсь этого слова, гениальна. Могла сыграть ВСЕ. Я фильмы с ней могу смотреть бесконечно. Люблю ее героинь. Они все до одной — насквозь живые, а не придуманные, «сделанные». Знаю, о чем говорю, потому что этих простых, сердечных крестьянок наблюдала сама, в реальной жизни.

— Тамара Константиновна, впереди ваш бенефис…

— Радоваться нечему. Возраст такой, что ого-го.

— Вот как раз о возрасте я и позволю себе вас спросить: каково вам было переходить на возрастные роли, играть старух?

— Абсолютно беспроблемно я это перенесла! Я ведь характерная актриса, а значит, мои героини просто постарели вместе со мной. Амплуа характерной актрисы более щадящее, чем амплуа героини.

— В честь вашего бенефиса готовится премьера французской пьесы. Как, кстати, переводится ее название — «захват»?

— Не вполне. «Захват» — это несколько упрощенно. Точность во французском написании.

— Расскажите о пьесе.

— А что рассказывать-то?! «Мутузим» мы со Светой Лаврентьевой своих семидесятилетних персонажей… В очень жестком режиме репетируем — с утра до вечера. Играем мы с Лаврентьевой двух сестер. Светланина героиня — преподавательница Сорбонны, вся такая тонкая — ранимая, возвышенная, умная. Ну а моя «девушка» эдакая матерая вояка. Уйму войн прошла — и в Алжире, и в Индокитае. Из-за своей любви к военному человеку стала медсестрой.

— Вам нравится ваша «отчаянная вояка»?

— Она интересная. Добрая и нежная, хотя много кричит, старается казаться жесткой. В пьесе много трогательного, забавного, смешного и… трагического. Она о женском одиночестве. О том, что жизнь коротка и нужно успеть — при жизни тех, кого любишь, делать добрые дела. Такие банальные и одновременно вечные истины.

— Каково играть француженку?

— А я не делаю ее француженкой. Я играю непростую женскую судьбу.

— Тамара Константиновна, не могу не спросить вас вот о чем. Где вы искали краски, чтобы столь достоверно перевоплотиться в тиранку-мать в «Королеве красоты»?

— Я знаю, что такое ухаживать за пожилым, больным человеком. В молодости мне довелось быть сиделкой папы. После трагической гибели моей мамы он впал в редкую и страшную форму склероза, то есть стал абсолютно беспомощным человеком. И я ухаживала за ним шесть лет, вплоть до самой его кончины. Он не был эгоистом, мой папа, меня очень любил, и я его обожала, но я знаю, каково это — быть полностью прикованным к человеку, зависящему от тебя.

Сейчас думаю: а ведь я хотела бы, чтобы папа прожил дольше. И я осилила бы его долгую жизнь в беспомощном существовании.

— Но ваша-то героиня ненавидит свою дочь!

— Ошибаетесь. Она ее любит слепой, эгоистической любовью, поэтому и «пришпиливает» к себе намертво.

Когда я была сиделкой у отца, то погибала внутренне. Моя личная жизнь проходила мимо. И я сама себе казалась старухой, у которой нет будущего, хотя на самом деле мне не было тогда и тридцати! А потом я его похоронила, и стало еще беспросветнее.

— Чем спасались в тот период?

— Я не могла спасаться, у меня для этого просто не было сил. Меня спас театр. Отогрел, вывел из внутреннего ступора, в котором пребывала моя душа. И я навсегда благодарна всем, кто был тогда рядом со мной. Кто проявил ко мне незаурядную доброту и участие. По отношении ко мне – той театр стал храмом. Светлая энергия десятков людей отмолила меня от беды.

— Ну а сейчас, когда вам бывает плохо, чем восстанавливаетесь?

— Опять-таки театром. А еще книгами. Цветами — их у меня не очень много, но те, что имеются, — безумно красивые. Хорошая знакомая среди зимы ходит ко мне на фиалки любоваться. Еще у меня есть замечательный избавитель от стрессов — мой друг.

— И кто он?

— Маркиз. Небольшой такой кот-травести. Маркиза мне отдала на время моя приятельница. Кошан от меня под стол забился, орал, шипел, еду не брал. Ненавидел, короче, не принимал. Я три дня перед ним чуть ли не на коленях простояла, говорю: миленький мой, хороший, надо кушать. Три дня психологической обработки дали результат: Маркиз вылез из убежища, прыгнул мне на плечо и больше не желал со мной расставаться. Когда за ним приехала хозяйка, он не пошел уже к ней.

— Это любовь…

— А вы как думали! Когда приятельница с боем увезла Маркиза к себе, он объявил ей бойкот — ничего не ел, орал благим матом и радовался только тогда, когда я ей звонила. Как скотинка понимала, что это я звоню, решительно не понятно. Но он бежал из другого конца квартиры, устраивался рядом с телефоном и с блаженной мордой внимал нашему разговору. Естественно, так продолжаться долго не могло, и я Маркиза забрала.

— Искусство — явление волшебное, будь оно проявлением театра, поэзии или живописи. Вам довелось когда-нибудь, что называется, замереть перед проявлением редкой красоты искусства?

— Да, это было в Вашингтоне, во время гастролей нашего театра. В свободное время я пошла в вашингтонскую художественную галерею. Между нами говоря, до нашего Радищевского этому музею плыть и не доплыть, хотя там и есть культовые вещи — Ван Гог, «Тайная вечеря» Дали. Но меня очаровало другое. На тумбах оказались выставлены четыре мраморных головки — восьмимесячного малыша, пятилетнего ребенка, десятилетнего мальчугана и пятнадцатилетнего отрока. Господи, до чего же это было потрясающе! Казалось бы, мрамор и мрамор — чем очаровываться?! Вместо глаз — глазницы, вместо губ — очерк рта. Но эти скульптурки… Около них можно было остаться жить, смотреть, не отрываясь. Такой волшебной силой они были преисполнены, таким настроением. Безмятежность и сладостность детства в двух первых головках сменялась трагичностью в чертах отрока. В глазах его уже читалась грусть от столкновения с реальностью жизни.

— Тамара Константиновна, чего ждете от грядущего бенефиса?

— Бенефис можно ждать в тридцать. В семьдесят лет ждать чего-то проблематично. Счастье, что у меня все еще есть роли. Что мне есть что играть. А об остальном лучше не думать.


Назад в раздел

Новости

01.03.2024 Выберите лучший театр и спектакли сезона!

«Денискины рассказы», «Сын», «Гроза» – выберите лучшие спектакли с...


27.03.2024 7 статуэток «Золотой Арлекин» и спецпризы от жюри

ТЮЗ Киселева собрал коллекцию наград XII областного театрального ф...


22.11.2023 Наш телеграм-канал – лучший по версии «ТопБЛОГ»

Наш телеграм-канал стал победителем 3-го сезона проекта «ТопБЛОГ» ...


22.03.2024 Презентация ТЮЗа прошла на ВДНХ с аншлагом

Живые открытки, шутливый квиз, активности по театральным профессиям и...


Все новости