Название издания: Лица Губернии

Юрий Петрович ОШЕРОВ
Художественный руководитель театра юного зрителя им. Ю.П. Киселева, народный артист Российской Федерации

- Вы окончили драматическую студию при Саратовском ТЮЗе в 1963 году. Как Вам вспоминаются годы учебы в студии?

Прекрасное, замечательное время, общение с людьми, ставшими мне на всю жизнь близкими, моими однокашниками.  Веселое и задорное время, с выдумкой и озорством, с победами и поражениями. Мне очень повезло, у меня были прекрасные педагоги — В.И. Давыдов, Ю.П. Киселев, В.С. Немцова, В.П. Ермолаев, А.И. Щеголев. И курс собрался чрезвычайно интересный, разнообразный, неслучайно многие сейчас остепенены званиями и наградами, работают по всей России, занимаются не только актёрством, но и режиссурой. Совсем недавно в Ярославле мы встретились с одной нашей однокашницей Элей Капустиной, которая сейчас работает в Ярославском ТЮЗе. У нас в театре остались я, С.В. Лаврентьева, Л.Ф. Гусева, А.Я. Соловьев, до недавнего времени был В.А. Краснов. Бывает в жизни такое везение, я попал в свой любимый театр, к своим любимым педагогам, встретил очень дорогих мне людей. Творчески всё тоже складывалось удачно, на первом курсе я уже попал в репертуар театра, получил первую свою главную роль, меня заметили. Посыпались похвалы и предсказания, пожелания успеха. Были и минуты зазнайства, которые вовремя Ю.П. Киселев оборвал, преподал урок. Всё было в студии, прекрасное время, что тут говорить!

- Скажите, режиссерами рождаются или становятся? Как Вы пришли в режиссуру?

Рождаются или становятся? Пути Господни неисповедимы, по-разному случается. Лучше, конечно, если к этому есть природная предрасположенность, и потом получена какая-то режиссёрская школа. Мне в этом смысле повезло меньше, я всю свою жизнь занимался актёрством, а в режиссуру меня втянул Ю.П. Киселев. Сначала аккуратно ввел меня в педагогику: «Повзрослел, давай, передавай свой опыт молодым». Прошли годы обучения, нужно было делать с ребятами дипломный спектакль, это уже по закону положено, раз занимался, значит, ставь с ними завершающую работу. Вот я и сделал со студентами свою первую режиссерскую работу, «Красную шапочку» Е. Шварца. «Попробовал со студентами? Теперь попробуй с актерами». В этом смысле Ю.П. Киселев был великий мудрец, делал всё аккуратно, деликатно, но планомерно, бил в одну точку. Я тогда решил сделать инсценировку по повести В. Тендрякова «Весенние перевёртыши». И с подачи Ю.П. Киселева стал пробовать её ставить с опытными актёрами, получился приличный спектакль. Так постепенно и втянул меня Юрий Петрович в режиссуру. Поэтому я в полной мере назвать режиссёром  себя не могу, это было хобби, увлечение, вовлечение меня в режиссуру. Поэтому все знания по этой профессии у меня приобретены только опытным путем, и их, конечно, не хватает. Я себя режиссёром не считаю. Да я, занимаюсь режиссурой, мне это нравится. Но на этом всё.

- Почти 50 лет Вы отдали своему родному театру. Что, по-Вашему, изменилось в отечественном театре за этот большой срок на примере вашего театрального коллектива?

Я за весь театр говорить не могу, но, наверное, как в капле воды отражается вся Вселенная, так и в проблемах нашего театра отражается то, что происходит в отечественном. Меня пугает сегодня излишняя коммерциализация всего творческого процесса, подчинение его золотому тельцу. Я понимаю, деньги нужны, нужно зарабатывать, приходится актерам доплачивать, потому что государство постыдно мало платит актёрам за их каторжный труд, за то, что они отдают ежевечернее свою душу, сердце, жизнь очень часто. Но мне кажется, может быть, это сказывается мой возраст, что в прежние времена отношение к театру было чище. Театр был храмом. Мы стараемся в здесь в ТЮЗе, удержать эту атмосферу всеми доступными средствами, в чем-то это удается, в чем-то время берет своё. Но мне порой не хватает этого особого, трепетного отношения к театру, как к храму. Мне кажется, что театр становится более рациональным, чем эмоциональным. Конечно, в искусстве присутствует рацио: художник что-то задумывает, хочет чем-то поделиться со зрителем, не только его повеселить, но и рассказать о чем-то наболевшем. Но эта рациональная составляющая зиждется, по моему глубочайшему убеждению, на эмоциональной стороне. Проповедование идей идёт не через разум, а через сердце, и это воздействие на душевную  структуру, на сердце, на эмоциональный строй наших зрителей  часто подменяется состязательностью режиссеров. Идей внутри спектакля становится меньше и меньше, эмоциональных идей, которые должны человека сделать добрее, лучше, чище, в чем-то его успокоить. Пусть это будет даже что-то нереальное, ведь искусство всегда до какой-то степени утопично. Горизонт —тоже утопия, но целью может быть и движение к горизонту, чему-то маячащему за ним, какой-то обетованной земле. И этого эмоционального, как мне кажется, становится всё меньше и меньше, и театр все больше опускается на потребу телевизионных шоу, с их с агрессивностью, пошлостью, страшилками, убийствами, кровью, насилием и развратом. Эти явления становятся зачастую, если не основополагающими, то очень важными показателями для определения современности спектакля. Я не думаю, что это путь праведный и нужный, особенно русскому театру. Русский театр всегда отличала глубина мысли, беспокойство за то, что происходит с человеком, интерес к его душевной радости и душевному дискомфорту, умение сделать зрителя собеседником, исторгнуть из него слёзы. Я очень люблю слёзы в театре – это очень мощный показатель, значит, душа зрителя ещё не очерствела, значит, он способен ещё сочувствовать, сострадать, пусть ситуация и является вымышленной. Значит, ещё он жив. Вот этого мне в театре и не хватает. Но, может, это происходит в силу возраста, привычек, может быть из-за того, что я этой профессией занимаюсь, я чрезвычайно редко эмоционально реагирую на спектакли, которые вижу. Рационально я всё понимаю, но душа у меня остается холодной. И я вижу, рядом зрители сидят, силятся понять, но опять головой, а не сердцем, не душой. Мне, кажется, это главная опасность сегодняшнего театра.

- Первый выход на профессиональную сцену помните? Поделить впечатлениями.

Помню. У меня очень заболел живот. Дело в том, что первый выход на профессиональную сцену у меня был связан с болезнью одного из актёров,  точнее, актрис, нашего театра, и мне нужно было срочно войти в спектакль. Практически почти без репетиций, хотя я видел, знал этот спектакль. Это была «Иркутская история», я там сыграл мальчика Антона, уже через две недели после поступления в студию. Я очень боялся выйти на сцену, очень болел живот, я думал, что ничего не сумею сказать, сделать, вообще не смогу устоять на сцене.  Я не помню, что я там играл, что-то там я рассказал. А когда закончился этот небольшой, но очень важный в спектакле, эпизод, я вышел и тут же всё как рукой сняло. Вот такое было нервное напряжение,  но это бывает практически со всеми, кто в первый раз переступает границу кулис. А потом, когда уже дальше пошли роли, я осмелел, обнаглел в хорошем смысле слова, было уже проще.

- А какой спектакль можете назвать самым любимым на сегодня?

Трудно сказать. Для каждого периода жизни были спектакли наиболее этапные, поворотные, в которых открывалась новая сторона в творчестве, в жизни, в отношении к театру, к спектаклю, к роли. Скажем, поворотным моментом были первые спектакли, которые я выходил играть, пьесы были достаточно слабые, но тем не менее... Потом крупным для меня событием был «Сказ о времени далеком и близком», затем был очень важный для меня и для Светланы Васильевны Лаврентьевой, моей жены, спектакль «Эй ты, здравствуй», где мы играли вместе, потом первые пробы в режиссуре. Мне в этом смысле повезло, я много играл и играю сейчас. Сегодня мне очень дорог спектакль «Старосветская любовь», специально для нас со Светланой Лаврентьевой написанный Борисом Федотовым, уже ушедшим нашим актером, очень люблю сейчас играть «Мнимого больного» Ж.Б. Мольера, «Дядюшкин сон» Ф.М. Достоевского. Фирса своего в «Вишневом саде» очень люблю играть, роль маленькая, но очень значимая по смыслу и по внутреннему содержанию. Много, много было ролей, которые запали в душу, которые стали уже до какой-то степени моей сутью, но это не только у меня, кто-то из мудрых сказал: «Актеры общаются между собой в жизни репликами своих персонажей». И это правильно, потому что роль срастается с тобой, и уже не понятно, где это автор сочинил, а где твоё собственное мнение.

- О чем еще мечтается в творчестве?

Мне стыдно о чем-то мечтать, потому что я много сыграл и поставил. Сейчас мечтаю просто не уронить, не понизить планку того, чего я достиг, чему я научился в жизни. Я не имею права работать хуже, с меньшей отдачей, меньшей ответственностью.  Наверное, это и есть главная мечта – чтобы не закружилась голова от того, что «Бога за бороду схватил». Нет, ещё не схватил.  Конечно, хочется, чтобы в театре у моих ребят, молодых актеров, моих учеников, всё складывалось. Очень хочется сейчас поставить их на ноги, одиннадцать человек моих выпускников только что пришли в труппу, год, как работают. Хочется, чтобы они вошли в репертуар, укрепились в той школе, которую мы им преподавали,  срослись с коллективом, стали естественной его частью.

Ещё одна мечта сейчас  — войти в новый театр. Страшновато,  что там будет? Новая площадка, новые возможности, пока только умозрительно это представляешь, но одно дело представлять, и совсем другое дело – попробовать своими руками. Хотелось бы, чтобы этот театр, новое здание ТЮЗа, наравне со старым ТЮЗом на Вольской, тоже зажило своей жизнью, чтобы осуществилась мечта нашего мастера Ю.П. Киселева, который мечтал об этом много-много лет: Старый ТЮЗ и Новый ТЮЗ!

- Какие проекты у Вас впереди и что нового будет в театре?

Во-первых, проекты, связанные с открытием нового здания. На первую крупную серьезную работу в Большом ТЮЗе мы пригласили А.Я. Шапиро, крупнейшего режиссёра.  Он будет работать над «Капитанской дочкой», мы хотим официально открыть новую сцену Пушкиным. Эпиграф  «Капитанской дочки» «Береги честь смолоду» впрямую соотносится с генеральной линией нашего театра. Мне кажется, что Пушкин и идеи, которые он исповедует, сегодня, да и всегда, чрезвычайно важны. Сейчас в старом театре «Снегурочку» А.Н. Островского репетирует А.Я. Соловьев. После зимних каникул, скорее всего, я приступлю к репетициям спектакля для детей и подростков по новой пьесе В. Ольшанского, уже известного в нашем театре по спектаклю «Зимы не будет». Есть и дальше проекты, ведутся переговоры с иногородними режиссерами, и сами мы тоже стараемся не дремать.

- Вот Вы в свой театр других режиссеров приглашаете спектакли ставить, а не хотели бы Вы пригласить не только режиссера, но и актера какого-нибудь - просто на роль?

Нет, не хочу. Я не сторонник гастролирующих трупп антрепризного театра, я вижу в этом больше погони за заработком, спекуляции на своей известности, чем творчества и подлинной заботы о зрителе. А если приглашать актеров…  Ведь театр и спектакль — это дело коллективное, здесь создается своя семья, свой очаг, в котором в процессе репетиций актеры сговариваются, сливаются, появляются связи, неведомые ни режиссеру, никому.  Вторжение в эту структуру пусть даже известного человека нарушит эту атмосферу. Пусть приезжают со своим полноценным спектаклем, со своей труппой и играют. Хотя когда-то театр пробовал приглашать актёров, у нас в спектаклях играли и О.П. Табаков, и М.М. Козаков, и Е.А. Евстигнеев. Но это был театр Современник, который нам  был очень близок по духу в тот период времени. Спектакли, в которых они участвовали, шли и у них в театре, и у нас. Актёры приезжали, смотрели наши спектакли, очень органично вплетались в действие, не нарушая структуры. Но это актёры высочайшей пробы, не склонные к халтуре, ни Табаков, ни Козаков, ни Евстигнеев не нарушали той семейной атмосферы, которая создается в процессе работы над спектаклем. Опыты были удачные, но на этом дело закончилось.

– А как вы относитесь к молодежному юмору – «КВН» и Comedy Club?

Никак. Я вообще очень мало смотрю телевидение, если только какие-то информационные программы или канал «Культура». А юмор, которым меня сейчас пичкают и Аншлаг, и Comedy Club, и КВН, он меня раздражает, мне не смешно, может быть, в силу возраста. Какого-то тонкого деликатного подлинного доброго остроумия я в них не вижу. А скалить зубы, сводить счеты, топтаться на ошибках наших предков, я не думаю, что это интересно. Может, я не все видел, но то, на что случайно попадаю, я смотреть не могу, мне это не интересно.

- Ваша жена тоже актриса. Как две такие яркие личности могут ужиться в одной семье?

Как-то уживаются, весной будет уже 48 лет. Всякое бывает, конечно, и ругаемся и ссоримся, и опять миримся, так уж распорядилась жизнь. Зато есть, с кем поговорить, поспорить, не остаёшься после репетиции, после спектакля в одиночестве, даже если ты не согласен с какими-то оценками твоей жены или, наоборот, она с твоими оценками в свой адрес, все равно это какой-то разговор, какие-то общие темы, проблемы. Так что это вполне возможно.

- А были в Вашей жизни мистические или необъяснимые вещи?

Сразу не вспомнишь, наверное, были какие-то предсказания, полунамеки, которые потом реализовались. Мама рассказывала, например, что я очень долго был маленького роста, почти до 7 класса, её очень это тревожило. Но я уже лет в 6 её успокаивал, что если я останусь маленьким, пойду в театр или в цирк артистом-лилипутом. Что это тогда было, желание ли маму успокоить, или, может, уже какой-то винтик давал о себе знать? Или не зная того, мы с моей женой С.В. Лаврентьевой учились в одной музыкальной школе, у одних и тех же педагогов. Мы были вместе в хоре запевалами – мальчик и девочка, и не знали, что жизнь нас снова сведет вместе. Потом уже стали сопоставлять: «Педагог — Марья Васильевна Телятевская, такая-то музыкальная школа, годы такие-то… Я вот это пела, и я это пел!» Такие вот совпадения.

- Чтобы Вы пожелали начинающим актерам?

Меньше суетиться: «Служенье муз не терпит суеты, прекрасное должно быть величаво». Должно быть уважение к тому, чем ты занимаешься, а для театра это – душа человека. А, значит, ты сам должен по возможности соответствовать тому предназначению, которое тебе выпало в жизни, понимать эту ответственность. Поменьше театральной пены, которой заражается достаточно много молодых актеров, они считают это признаком принадлежности к какой-то элите, но это уничижение собственной души, её измельчание. Не может себе позволить настоящий пастор, священнослужитель, быть в жизни пошляком. Принадлежность к клану, ордену интеллигенции, которая занимается душами человеческими, особенно молодыми душами — сферой, с которой связан наш театр, требует особой ответственности. Если эту суету получится обойти стороной, больше сил и возможностей останется на то, чтобы думать, читать, сопереживать тому, что происходит в мире. И, может быть, получится внести хоть какую-то маленькую частицу, чуть-чуть улучшить этот мир, хотя бы попытаться улучшить. Более трепетного отношения к своему призванию хотелось бы пожелать, не подпускать к себе скверны, пошлости, не поддаваться ей. Внешне она яркая, манящая, но это все на минуточку, не про человека.

- Как, по Вашему мнению, что самое трудное в актерской профессии?

Наверное, остаться самим собой. Не отвергая того, что происходит вокруг, инноваций, открытий на поприще театра и в освоении профессии, остаться собой. Это трудно, потому что обстоятельства часто склоняют нас уступить немножечко, хоть на волосок уступить. Нужно беречь достоинство профессии и своё собственное. Все-таки в каком-то смысле мы священнослужители, наше искусство, напрямую связанное со зрителем, обязывает нас быть внутренне достойными. Тогда нам будет верить зритель. Быть не только лицедеями, но и носителями идеи, быть самим собой. А если этого нет, то лучше этим не заниматься.

Назад в раздел